Пале-рояль

Место довольно скучное прежде, однажды раз навсегда было преобразовано .
Здесь можно было заработать денег. Например, налепить из пластика или из глины или на худой конец из теста с солью всяких милых вещиц и продавать по рублю.
Самым удачливым бизнес-проектом оказался эксперимент художника Вити Павлова. Он лепил из теста и ярко раскрашивал Брежнева в виде лягушки, Андропова в виде мусорного ведра и Ленина в виде хот-дога; сердечки с надписью «совесть. Цена – 3 рубля» с серпом и молотом; преуспевали также Перцы, которые продавали окурки – то есть копии окурков, тщательно и с большой любовью сделанные; гораздо меньшей популярностью пользовались замучанные пластиковые улитки Мартынчиков (они же – Мартуганы) – но авторы честно дежурили возле круглого аквариума со своими унылыми изделиями.
Некоторые художники продавали там свои картины. Цены на них были если не сказать неадекватные, то уж точно вздорные. Все зависело от настроения художника. Поскольку – простите – арт-рынок в те времена отсутствовал, сама по себе торговля произведениями искусства не имела никакого смысла и на самом деле в Пале-Рояле собирались для других целей.

Надо ж было где-то встречаться и общаться?..
Вот, под шелест вспархивающих голубиных крыльев, под сияющими взглядами мраморных Амура и Психеи, маргиналы согревались напитками, охлаждались куревом, купались в фонтане, устраивали хеппининги и перформенсы, декламировали поэмы. Милиция не оставалась без дела: ведь тогда только и радости им оставалось, как отлавливать и перевоспитывать экстравагантно одетых граждан.

Фашист и сорок семь шафрановых мячей

Косяки хипарей, с рюкзаками в человечий рост, со вшами в длинных волосах, с песнями о том, как хорошо иметь расческу, чтобы водить ее на поводочке, не обходили вниманием Одессу восьмидесятых. Путешествуя по миру, особенно в теплое время года, заезжали сюда.
Одного из них, добрейшее инопланетное существо, для смеха прозвали Фашист. Настоящего имени никто не помнил, – так он и вошел в историю, уйдя из жизни в молодом возрасте.
Длина его волос поражала – даже заплетенные в косы, они почти достигали колен.
Учитывая его приятную природную немногословность и отсутствие деловых качеств, Фашист удивил всех, когда внезапно отправился в «Детский мир» и накупил огромное количество резиновых мячиков, тюбики с краской и широкие кисточки.
Перекрасив сине-красные детские мячи размером с небольшие дыни в оранжевый цвет, он и его друзья спустили их с Потемкинской лестницы, веря, что столько маленьких прыгающих солнц способны разогнать те самые Потемки, которые кто-то однажды напустил на прекрасные одесские холмы. Число сорок семь взято было из каких-то японских свитков – Фашист кажется знал в совершенстве несколько языков и изучал старинные пергаменты, так что выбрал самое подходящее для Одессы число.
Когда шары достигли последних ступенек лестницы, они были собраны и привезены на пустынный вечерний пляж, где отпущены в морские волны. В воде торчали ржавые железные трубы с обрывками плетеного забора, а шары плавали между ними, подобно огромным икринкам в гигантских порванных сетях. По мере сгущения сумерек они словно бы таяли вдали.
Акция была зафиксирована фотографом Виктором Ратушным.

Принудительное просветление одесских художников

Живописец-шестидесятник Руслан Макоев стал последователем Ошо Раджниша. На нем это сказалось весьма странным образом. Например, поселившись у одного художника, однажды он решил, что тот зажрался и выбросил в мусоропровод весь кузнецовский и гарднеровский фарфор. С тех пор пострадавший художник меняется в лице, услышав от кого-нибудь словосочетание вроде «Ошо сказал».
Концептуалист Игорь Чацкин стоял с друзьями на улице и весело общался. Он отличался сильной сутулостью. Внезапно раздался громкий хруст костей, и Игорь, хрипя и задыхаясь, как перед смертью, упал на землю. А просто Руслан Макоев поприветствовал его, с такой силой ударив по спине, что пришлось вызвать скорую. Все обошлось, но новых просветлений в тот период не удалось избежать.
Поселившись у 17-летнего Сергея Ануфриева, Макоев сконцентрировал свои силы на том, чтобы превратить Сергея в «настоящего мужика». Спал аскет на балконе, невзирая на то что был тогда ноябрь, «Евдоха трусила перины», а пол на балконе бетонный. В четыре утра он ставил Сергея под ледяной душ. Сергей быстро просветлел, стал настоящим, хоть и не мужиком, как мечтал его гуру, а просто – юношей.
Хотя с виду Макоев был очень благообразен. Лепил чудесные пиалы, чистых незамутненных форм чайники. У него действительно были последователи и ученики. Говорил мало, в основном по существу, а в спорах мог вспылить и плеснуть собеседнику горячим чаем в лицо. Ну, собеседник конечно просветлевал и, в зависимости от настроения и ситуации, мог либо проматериться, либо тихо улыбнувшись, уточнить, – мол, это тоже, по Ошо?..

Родня

Словом, у одесских художников, поэтов, музыкантов и просто бездельников было все, включая разношерстных гуру. У многих также имелась родня. Так они и назвали в 1983 году свой первый квартирник: «Родня». Родственники, папы, мамы, дяди и тети, сестры и братья Милы Скрипкиной и Олега Петренко (они же – Перцы), Сергея Ануфриева, Леонида Войцехова и Юрия Лейдермана, в виде фотографий были представлены наклеенными на полосы обоев с обратной стороны. Получились не то ч/б стенгазеты, не то свитки; их развесили на стенах, беленных известкой, и весь вечер комментировали. Поскольку каждый всем рассказывал о своей родне. Все утрировалось, как правило – и хорошее, и плохое. Всем было ужасно смешно и весело.
Выяснилось и совершенно мистическое обстоятельство, что родители Милы Скрипкиной и Олега Петренко – оперные певцы и балерины, и даже знали друг друга независимо от своих детей. Ведь дети познакомились благодаря драке – на земле валялся окурок, и Олег, заметивший первым жирный «бычок», не хотел уступить его Миле.

Родня 2

На самом-то деле можно было и так сказать: все тогдашнее сообщество неформатников объединяли пылкие, порой родственные чувства. Как сказала одна одесская художница «Мы – словно большая злобная такая семья».
Многие приходились друг другу крестными и крестниками; бесконечна была вереница крестных братьев и сестер.
Дмитрий Нужин, крестный брат Андрея Маринюка и Сергея Ануфриева, феерически красивый парень, сотворял если не Вечный Двигатель или летательный аппарат, так уж иные конструкции – хрупкие механизмы для полета бабочек-голубянок, лабиринты, архитектуру Золотого Города. Зибэн – его изобретение. Это такое животное – смесь дракона с – так объяснял Дима – «какой-то летучей тварью». Он лепил их из глины, отливал из гипса. Лепил еще чайники с заоблачными городами и весями на крышечках и пиалы со спящими эльфами внутри и триумфальными арками, в которых свободно пройдет целый отряд минипутов.
Андрей Маринюк, настоящий книжник и мистик, кроме графики и музыки, сотворял объекты-пространства. То есть, он оформлял целое помещение – и в нем вам с непривычки могло стать очень не по себе. Виной тому – витражные скульптуры, его авторское изобретение, и применение зеркал таким образом, что пространство одновременно скручивалось и расширялось в минус-плюс бесконечность.

Леонид Войцехов, которому не так давно предложили стать рекламным лицом Одессы – вывесить бигборды с ним прямо на Привокзальной площади – собирал всех у себя, и это были кваритирники на Осташкина. Войцехов сделал множество графических листов, с вопросами и ответами, которые ставили в тупик интеллектуалов с линейным логическим мышлением. Коанность органично вытекала из него на бумагу, поскольку он сам по себе являл собой коан.

Мартынчики, они же – Мартуганы – однажды соскучились писать монументальные полотна и принялись лепить из пластилина племена и города. Началось все с того же Пале-Рояля.

«Это кит-самец, это – самка, это китята» – доверчиво комментировал Гоша Степин, вынимая из бездонной сумки продукцию. «Почем самка?» – скрывая блеск в глазах, спрашивала покупательница. «Самка – 2 рубля, самец полтора» – был ответ.
Не зря видать старались Леннон с Йоко Оно! Гоша с Мартой – так назвали его жену, Светлану Мартынчик, – были равноправны и вообще-то, равнозначны. Даже почти не ссорились. Легко меняли векторы самовыражения – в пластилине, на бумаге, в виде рассказов, стихов, музыки (это ведь Гоша создал группу «Дети на травэ») и живописи.
А нынче Светлана Мартынчик – это та самая Макс Фрай, загадочная писательница, и проживает ныне в Вильнюсе.

«Ломание носа» – так именовали свою новую работу Ануфриев и Федот, романтик и философ. Работа посвящалась Михаилу Ломоносову. Ученый с румяными щеками и сломанным носом весело смотрел маленькими глазками на зрителя из цветов в лазурном небе. Были и другие вещи – все это называлось экспериментальным, лабораторным искусством.

Но – стоп. Если мы сейчас заговорим о Лаборатории Света, то, значит, подобно кэрроловской Алисе, – уже выросли из нашей восьмидесятнической сказки и будем погружаться в волнительные девяностые.
Что ж, нет у Алисы в данном случае основания кричать нашим героям: «Не короли вы и не королевы! Вы – просто колода карт!»

Юлия ЖАРКОВА